Андрей Ливадный - Шаг к звездам [= Вспышка]

— Да, я замкнулся в себе, старался общаться с компьютерами. Но забыть о том, что тебя окружает реальный мир, было бы глупо и беспечно. Не знаю, Бет, много ли людей придерживается такой жизненной философии, но лично я считаю, что наш мир достаточно дикий и абсурдный, несмотря на все достижения цивилизации. Научный прогресс еще не означает победы разума над эмоциями. Да, я старался самоизолироваться от общества, но постоянно помнил о нем, знал, что в вымершую деревню могут заехать не только шальные туристы. Наверное, я приучил себя не доверять людям, поэтому, оказавшись в клетке, не строил иллюзий. Я всегда старался быть честным, прежде всего перед самим собой. Те, кого я убил, были врагами. И не только моими личными. Они звери, можешь поверить мне на слово. Слово «человек» подразумевает иной семантический смысл…

— Ты человек?

— Надеюсь.

— А твой погибший друг?

— Он тоже был человеком.

— Почему ты ставишь знак равенства?

— Нас ломала жизнь, — оборвал ее Антон. — Гнула, корежила, ломала… Что значит в девятнадцать лет остаться без души? Давыдова, как и меня, бросили в бойню, где могло выжить тело, но не рассудок… Ты ведь должна знать историю и понимать, что настоящая борьба с терроризмом началась позже, а в то время бывшая сверхдержава умирала в жестоких корчах, и существовал целый пласт нелюдей, как с одной, так и с другой стороны, которые откровенно наживались на этом. А мы оказались посередине, меж жерновами этих «разборок». Вот и вся правда, — с горечью заключил он, покосившись на Хьюго, который ополз на пассажирском сиденье, не подавая никаких признаков жизни.

Антон ничем не мог помочь Поланду в данный момент. Он был в состоянии лишь вести машину да выталкивать трудные, накопившиеся за годы одиночества мысли, облеченные в форму фраз:

— Разница между Алимом и Серегой огромна. Здесь неуместны сравнения.

— Хочешь сказать, что есть категория оправданных убийств?

— Не знаю. Думай, как хочешь. Бет. Сегодня я убивал, и нет во мне ни чувства вины, ни жалости. Жизнь слишком сложна, чтобы делить ее на черное и белое, но иногда все слишком очевидно. Разве ты не понимала этого, поднимая андроида из транспортного контейнера? Мне казалось, что ты и я — по одну сторону баррикад.

— Да. Ты не ошибся в этом.

— Тогда ответь, чем вызваны твои вопросы? Заниматься психоанализом можно до, ну, в крайнем случае, — после. А когда тебя могут убить в любую секунду, тратить время на разбор этических ценностей попросту глупо…

— Я понимаю, Антон, извини. Для меня было важно задать тебе эти вопросы именно сейчас.

— Ловишь момент истины? — криво усмехнулся он.

— Нет, — неожиданно ответила она. — Пытаюсь разобраться, кто я.

Извалов невольно вздрогнул.

— А кто ты, Бет?

Она не ответила. Прошло больше минуты напряженной тишины, прежде чем в коммуникаторе вновь раздался ее голос:

— Через сотню метров вправо будет отходить неприметный проезд. Нужно заставить машину подняться по каменной осыпи, сразу за ней увидишь край небольшой площадки: Затаись на время, там тебя не заметят.

— Ты что, собираешься отключиться?

— Ненадолго, Антон. У меня тоже появился ряд проблем.

— Каких? — по инерции переспросил он, выворачивая руль. Внедорожник, переключенный на полный привод, начал медленно карабкаться вверх по пологому языку каменной осыпи, который выползал из широкой расселины в скалах.

— Мою деятельность засекли. Я должна уйти от преследования следящих систем. И найти правильный ответ на твой вопрос… — внезапно добавила она, прежде чем в коммуникаторе раздался сухой щелчок статики, означающий обрыв связи.

Внедорожник вполз на небольшую площадку и остановился у отвесной скалы.

Антон мельком взглянул на Поланда, взял автомат и вылез из кабины.

— Потерпи, Хьюго, — произнес он, открывая багажник машины. Взгляду Антона открылись тщательно упакованные полиэтиленовые свертки, связанные попарно, чтобы было удобно грузить их, перекидывая через плечо; поверх груза наркотиков были небрежно брошены две автоматических винтовки американского производства, из отсека, предназначенного для набора инструментов, торчали промасленные, скомканные тряпки, туда же был заткнут замызганный бронежилет российского образца и несколько вакуумных упаковок с сухими пайками. — Сейчас я помогу тебе. — Антон вытащил легкий, совмещенный с разгрузкой «броник», провел рукой по зашитому клапану, убедившись, что содержимое боевой аптечки на месте, и потянул за нить, вспарывая символический шов. Достав шприц-тюбик со знакомой маркировкой, он вернулся к Поланду.

Издали приближался невнятный звук моторов.

Он открыл пассажирскую дверь и вдруг ощутил, как холодок неприятия скользнул вдоль спины, когда голова и плечи Хьюго, потеряв опору, безвольно сползли в открывшийся дверной проем: глаза Поланда были широко открыты, но в них уже отсутствовала жизнь…

Рука Антона с приготовленным шприц-тюбиком медленно опустилась.

Он не хотел верить, что Хьюго умер, но надежда исчезла так же быстро, как возникла, — стоило ему взять мешковатое тело и, приподняв, вытащить его из машины, как на глаза попалось крохотное пулевое отверстие, расположенное под левой лопаткой Поланда. Изможденный длительным заключением организм выпустил лишь крохотное пятнышко крови, едва различимое на фоне грязной, рваной одежды.

Пуля, впившаяся в спину Хьюго, предназначалась Антону, просто в темноте, опуская тело узника на сиденье, он не увидел этой ранки, как из-за надрывного бега к машине не ощутил толчка в момент попадания, посчитав, что выпущенные ему вслед одиночные выстрелы прошли мимо цели.

Несколько секунд он стоял в немом замешательстве, пытаясь как-то смириться с внезапной утратой, потом с усилием отвел взгляд и медленно побрел к краю каменистой осыпи.

Автомат непомерным грузом оттягивал руку, на душе было горько, хотя вряд ли он смог бы помочь Поланду, даже вовремя заметив, что тот ранен. Извалов понимал это разумом… но нет на свете худшего обвинителя, чем собственная душа, которая зачастую не приемлет оправдательных доводов рассудка…

Он присел у края обрыва, глядя вниз, на ползущий по горной дороге караван, испытывая мучительную внутреннюю борьбу, которая шла между сиюсекундными порывами чувств и холодной логикой выживания…

Затаиться и ждать. Выбраться отсюда, найти Бет, взглянуть в ее глаза, понять, что на самом деле происходит вокруг…

Антон потерял право на эмоции. Он при всем желании не мог забыть шока, который испытал при визуальном сравнении нейромодулей полуразобранного андроида со своим имплантом.